Курортная зона - Страница 27

К оглавлению

27

— Не отвлекайся, — потребовала фламенга и настойчиво стукнула серебряным коготком по глянцевому книжному кирпичику. Лариса посерьезнела и снова вперилась в обложку, гадая, чего ж ради она тратит на это свое ценное время.

…Оставшуюся площадь обложки занимал внушительный, в три колонки петитом, список произведений рекламируемой дамы.

— Не понимаю… — брезгливо пробормотала Лариса, и вдруг по глазам ударило неожиданно знакомое: “Смерть из-под чадры”. И тут она вспомнила.

Конечно же!

Болезненное хобби Нарика!

Новый шедевр его коллекции — фильмы по романам Веры Червонцевой!

Так вот она какая, современная детективная богиня… Лариса с плохо скрываемой брезгливостью глядела на глянцевую фотографию.

— И все же я не понимаю, — сказала отравительница.

Фламенга сунула книгу ей в руки:

— Держи. Пригодится.

— Зачем?!

— Это и есть твой объект, Ларочка. Писательница Вера Червонцева, которая вот уже год с лишним как безвылазно сидит в ненавистной мне зоне и строчит, кстати, неплохие книжонки. Ее-то мне и заказали. Не так давно… Но я уже объяснила, что не могу выполнить поручение из-за… местонахождения клиента. Но у меня удачливая судьба. Потому как теперь расклад таков, что заказ выполнишь ты.

— Убить Червонцеву?! — Лариса смотрела на глянцевую фотку с обложки. Теперь писательница не казалась ей самодовольной гордячкой. Скорее просто размалеванной дурочкой, не ведающей, что за ужас ждет ее впереди.

Ибо ужас не замедлит.

Ибо таково предназначение гранаты — взрываться.

И таково предназначение убийцы — убивать. Если только нет уважительных причин для отказа…

— Фламенга, — тихо сказала Лариса. Книга в ее руке безвольно повисла. — Еще очень давно я дала себе слово не убивать женщин.

“Будущее покажет!” — усмехался тогда Старик… Вот оно, будущее, и показало.

— Измени своему слову, Ларочка. — Фламенга говорила спокойно, но постепенно наливалась изнутри слепяще-багровым пламенем. — Так будет лучше. И для меня. И для тебя.

— Но кому помешала эта дурочка?! — Лариса затрясла книжкой, словно пыталась оттянуть неизбежное.

— А это нам знать не важно. Важно, что ее заказали. И заплатили большие, до дури большие деньги за ее смерть. Кстати, не надо так нервно дышать — после исполнения заказа вся сумма станет твоей. Зачем плазме деньги? Шучу. Деньги мне, конечно, нужны, но я играю честно и не беру платы за работу, не мной выполненную. Так что ты еще и материально выиграешь на том, что жизнь безумно популярной и всенародно любимой Веры Червонцевой кому-то радикально мешает. Кому-то более могущественному, чем она. Но ты не задумывайся о подобных вещах, Ларочка. “Имеем ли мы право, или твари дрожащие… Что есть убийство в контексте вечности…” Такая рефлексия — это слишком по-человечески. Пустая трата времени и дополнительный шанс испортить лицо глубокими морщинами.

Фламенга тогда, закончив эти поучительные речи. поднималась по лестнице в свой кабинет. А Лариса смотрела ей вслед и сжимала в руках детектив Веры Червонцевой.

— Кстати, — спохватилась фламенга и лукаво глянула на Ларису сверху вниз. — Перед тем как выполнишь заказ, возьми у этой писательницы автограф. И обязательно верни мне эту книгу. Поставлю в свою коллекцию.

…Теперь эта книга, плотно обернутая в упаковочную бумагу, лежала где-то на дне чемодана с Ларисиными вещами.

Совсем рассвело, и день даже показался ярким для этой поры ноября.

— Скоро будем на месте, — заверил шофер.

И правда, минут через двадцать они выехали на небольшое, но ухоженное шоссе, тянущееся среди полуголой березовой рощи.

— А вот и КПП ихний, — сказал шофер, словно ездил в загадочную курортную зону не однажды: возил пионеров на прополку салата и пенсионеров на сбор земляники. — Странно, шлагбаум поднят, и в будке смотровой никого нет…

А Лариса не смотрела ни на шлагбаум, ни на будку. Она смотрела на простирающийся перед нею парк из лип и голубых елей, на возвышающийся над тихим озером осеннего парка настоящий старинный дворец.

Белоснежный, с малахитовыми колоннами и нефритовыми медальонами-камеями по низу длинной галереи, дворец не был подобен песне в камне. Он был подобен романсу. Романсу при свечах, за клавикордами, в шуршащей веерами, кашемировыми шалями и лепестками анемонов гостиной…

…Отцвели уж давно хризантемы в саду…

…Не искушай меня без нужды…

…Слезы людские, о слезы людские…

…Не слышно шума городского…

— Дайте мне вещи и уезжайте, — не терпящим возражений шепотом потребовала Лариса. — Уезжайте немедля. Дальше я пойду сама.

Шофер ее понял и немедленно убрался, почти не шурша шинами. Присутствие “лендровера” под сенью этого дворца-романса приравнивалось к кощунственному визиту каких-нибудь панков в храм во время пения “Христос анести эк некрон…” Почему-то Лариса это почувствовала. Сразу.

Как чувствуют собаки, кто бросит им кость, а кто — пнет.

“А как со мной?..” — успела было подумать Лариса, и тут произошло невероятное.

Одна из боковых дверей дворца распахнулась со стеклянным звоном, и навстречу Ларисе выбежало двое крайне симпатичных и при сем крайне взволнованных джентльменов с криками:

— Наконец-то! Слава богу, вы приехали вовремя! Эта негодница опять отравилась!

Глава седьмая
К ВОПРОСУ О ДОЛЖНОСТЯХ И ЗНАКОМСТВАХ

Иной раз со всеми потрохами развертывается человек, и видно, что у него там за потроха, под крахмальными сорочками…

И. Шмелев

Перед парадным дворцовым входом лежало, словно ровный гигантский медальон, place pour de petites promenades. Летом, по-видимому, “медальон” окаймляли бордюры из махровых глоксиний, петуний, резеды и левкоев. Центральный газон, напоминавший по форме павлиний глаз, вероятно, был малахитово-зелен от девственной ухоженной травы… Но сегодняшний очередной ноябрьский утренник запорошил жалкие остатки травы и цветов сизым инеем, обледенил-остекленил хрупкие стебли и поникшие соцветия. На круговой дороге для конных экипажей, лентой обводящей медальон цветника, лежал тонкий слой еще не верящего в свою материальность снега. Стеклянные двери нижнего этажа запотели, и сквозь них почти не было видно унылой серости неба и траурной обнаженности древних корявых лип…

27