Она кое-как пристроилась на раскладушке и не заметила, как задремала, натянув на голые коленки подол безразмерной водолазки. Во сне она опять плыла — на надувном плоту — по желтым водам Хуанхэ, а рядом скользила джонка с парусом цвета персика и золочеными снастями. С джонки на Ларису смотрела пламенноликая Фрида, печально и ласково улыбаясь.
— Ты покинула меня, — сказала фламенга.
— Ты сама послала меня выполнить свою работу. Сама отправила сюда. — Ларисе лень было говорить. Ей хотелось опустить ладони в желтые воды, а глазами созерцать небеса с прицепленными к облакам пурпурными бумажными фонариками.
— Но ты не убила ее.
— Да.
— Почему?
— А тебе нужен ответ?
— Нет, — тихо качает головой Фрида. — Вот потому я и говорю, что ты покинула меня, Лариса. А я любила тебя.
При этих словах сладковатая волна возбуждения прокатывается у Ларисы внизу живота. Но она смотрит в небо и отвечает:
— Подобное — к подобному… Разве я — пламя?
Но фламенга молчит, и ее джонку относит волнами в сторону от плотика. А Лариса плывет, опустив ладони в желтые воды, и покой охватывает ее со всех сторон. И ей кажется, что кто-то играет на пипе и поет негромко:
На тростниковой свирели (а есть ли такие?)
Ветер наигрывал что-то знакомое нам…
Мы пожелали друг другу семь футов под килем
И, как и встарь, разбрелись по беспечным волнам.
Странником быть — не банальность, а высшее нечто.
Наша романтика днесь — не от мира сего.
Что же нам выпадет, милый мой, чет или нечет?
Только, возможно, не выпадет нам ничего.
Встречи — от Бога. Разлуки, наверное, тоже.
Детская истина, а до чего нелегка!
Что с нею делать, когда нестерпимо похожи
Наши глаза. И так истово ищет рука
Встречной руки (не пожатье, а благословенье
На предстоящее)… Реки направятся вспять
Прежде, чем это случится! И прочные звенья
Времени нам не дано просто так распаять.
Думаешь, новое?.. Нет, это все уже было.
Нам лишь осталось прочесть эту старую вязь…
Лилии вянут, невеста светильник разбила,
Ложь, как и правда, в багряный хитон облеклась.
В мудрости многой унынья ли много, тоски ли —
Не до романтики нынче. Все правильно. Но?
Может быть, книги о радости (есть и такие) —
То, что не даст нам в конwе опуститься на дно…
…Ларисе показалось, что кто-то коснулся ее руки — там, в желтой воде. Она отдернула руку. На ладони лежала серебристо-розовая плоская рыбка с блестящими сапфировыми глазками.
— Ты умеешь выполнять желания? — зачарованно прошептала Лариса рыбке.
— Нет. — Хрупкая рыбка ответила неожиданным для ее субтильного тельца басом. — Не умею и пробовать не стану. И вообще, к вам посетитель, так что просыпайтесь.
Лариса дернулась и открыла глаза, в которых еще отражались отсветы уходящего сна. Отсветы, не более. Она вернулась в свою замечательную тюремную реальность. Хорошо, что ее не разбудили кулаком. Или бейсбольной битой. Хотя откуда в “Дворянском гнезде” может быть бейсбольная бита? Здешние гости не бегают по базам, не знают, что такое иннинг, и не гордятся своей первой перчаткой кетчера в какой-нибудь школьной команде “Даунхаус старз иглз”… Не те традиции, парадигма не та. Вот охота — другое дело.
Благородное.
Даже если охотятся но тебя.
— Да. мать, выглядишь ты как просроченный йогурт! — именно так поприветствовала узницу посетительница.
Лариса села, поджав под себя обтянутые водолазкой коленки:
— Это как понять?
— Кисло, значит, ты выглядишь, — пояснила Вера Червонцева собственной персоной. Разумеется. Кого бы еще могли вот так свободно пропустить к свежепойманной узнице?
Лариса еще раз сделала вывод о том, что ваятельница детективов и триллеров в курортной зоне второй после директрисы человек. А возможно… Возможно, и первый. Как герцогиня Мальборо при королеве Анне.
Вера оглядела Ларисину конуру и поморщилась:
— Ну надо же, какие сволочи! Нет, я этого так не оставлю! Это по какому праву они сажают в этот мешок с дерьмом мою лучшую подругу?!
— Остынь, — тихо сказала Лариса. — Какая я тебе подруга… Тебе радоваться надо, что…
— Дура, — хмыкнула Вера. — Не с чего мне радоваться. А в подруги навязываться и впрямь не стану, коль не хочешь.
— Извини, ты не так меня поняла, — начала было Лариса и вдруг неудержимо разревелась.
— Ладно, проехали. — Вера стащила со своих плеч широченную и пушистую шаль, укрыла ею Ларису. — Не кисни. Не реви. Слушай, хватит уже реветь, я сказала! А то, блин, как сяду сейчас на эту раскладушку!..
Лариса представила, как крупногабаритная Вера садится на хлипкое сооруженьице из брезента и алюминиевого каркаса, и слезы мигом убрались прочь. Лариса улыбнулась:
— Тебе здесь и сесть-то негде. Прямо каземат.
— Вот и я о том толкую! — весело завелась Вера. — Это ж беспредел полный! При учете того, что засранец Ежинский уже истребовал себе камеру семь на семь метров: с джакузи, домашним кинотеатром, бильярдом, баром, двуспальной кроватью с водяным матрацем и еще с черт-те чем!
— И что?
— Его требование удовлетворили. Спешно перестроили под камеру самое большое из отделений Дальней оранжереи. Представь: эта тварь под пальмами, сидя в джакузи, себе яйца гидромассажем полирует, а ты тут гниешь, как кариозный зуб!
— Судьба, — философически отреагировала Лариса.
— Ладно. — Вера нашла-таки, как ей пристроиться в камере — привалилась своей грандиозной спиной к двери и сказала: — Выкладывай, как все было, только быстро, потому что на свидание нам дали мало времени.
— А…